Об этнографической аллегории

1.

ОБ ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ АЛЛЕГОРИИ

2.

Аллегория в этнограф ии:
Переосмысление текста и
смысла
В своей классической статье Джеймс Клиффорд предлагает новый взгляд на
этнографические тексты, опираясь на современные работы и литературные
исследования, в частности, на грамматологию Жака Деррида. Он ставит под
сомнение претензии этнографии на научную объективность и четкое разделение
аллегорического и фактического. Аллегорическое измерение этнографических
текстов, которое всегда было им присуще, должно стать предметом эксплицитного
анализа.
Клиффорд утверждает, что доминировавший в этнографии «пасторальный»
аллегорический регистр, закреплявший за этнографом привилегированное право
на интерпретацию чужих культур, лишенных письменности, утрачивает опору в
современном мире, где деление на «дописьменные» и «письменные» культуры
больше неприменимо. На смену этнографической пасторали приходят более
саморефлексивные и диалогические формы этнографического письма.

3.

Этнограф ия как перф орманс:
Сильные истории
Нарратив и перф орманс
Аллегоричность письма
Виктор Тёрнер утверждает, что в социальных
перформансах разыгрываются сильные истории,
обеспечивающие социальный процесс «риторикой,
фабулой и смыслом».
Этнографическое письмо аллегорично как на
уровне содержания (что говорится о культурах),
так и на уровне формы (что подразумевается
способом текстуализации).
Универсальный опыт
Рассказы о культурных событиях отсылают как к локальным смыслам, так и ко всеобщей истории,
утверждая и преодолевая различия.
Марджори Шостак в книге «Ниса: жизнь и слова женщины из племени кунг» иллюстрирует этот
подход историей о рождении ребенка. Голос Нисы передает переживания рельефно, но читатель
не просто регистрирует событие, а представляет другую культурную норму и распознает
общечеловеческий опыт. Жизнь одного представителя племени кунг становится аллегорией
всего (женского) человечества.

4.

Аллегория: Расширенное понимание и ее роль в этнографии
Аллегория (от греч. allos, «иное», и agoreuein, «говорить») — это
практика, в которой повествовательный вымысел неизменно отсылает к
какому-то другому паттерну идей или событий. Это репрезентация,
«интерпретирующая» саму себя. Я использую термин «аллегория» в
расширенном смысле, предложенном Ангусом Флетчером и Полем Де
Маном.
Фокусируясь на этнографической аллегории, мы начинаем уделять
внимание тем аспектам культурного описания, которые до недавних пор
минимизировались. Реалистические портреты, будучи
«убедительными», представляют собой развернутые метафоры,
указывающие на присутствие дополнительных (теоретических,
эстетических, моральных) значений. Аллегория напоминает нам о
поэтической, традиционной, космологической природе процессов
письма и заостряет внимание на нарративном характере культурных
репрезентаций.
Вера в возможность неаллегорического описания, лежащая в основе
позитивистского буквализма и реалистической синекдохи, была тесно
связана с романтическим поиском неопосредованного смысла события.
Позитивизм, реализм и романтизм отвергали «фальшивую»
искусственность риторики и абстрактность аллегории. Недавнее
«возрождение» риторики различными теоретиками литературы и
культуры поставило этот консенсус под серьезный вопрос.

5.

Двойная структура этнограф ического описания
1
2
Научное описание
Гуманистические аллегории
Этнографические повествования не могут
ограничиваться лишь проектом научного
описания, поскольку их задача — делать почеловечески понятным (часто странное)
поведение чужого образа жизни.
За контролируемыми фикциями различия и
сходства, которые мы называем
этнографическими текстами, скрываются
культуралистские и гуманистские аллегории.
3
Двойной уровень
В этих текстах поддерживается внимание
одновременно к поверхностному
описательному уровню и к более абстрактному,
сравнительному и объяснительному уровню.
Классическое определение Кольриджа гласит: аллегорическое произведение — это ряд персонажей и образов, чьи поступки и особенности в завуалированной
форме становятся обозначением нравственных свойств или абстрактных построений ума. В последовательном этнографическом описании то, что видится
(образная конструкция другого), неразрывно связано с тем, что понимается.
Необычное поведение приобретает смысл внутри единой сети символов, являющейся общим основанием понятности действий. Этнографический нарратив о
специфических различиях всегда опирается и указывает на абстрактный уровень сходства.

6.

Исторические и гуманистические аллегории в антропологии
Еще до возникновения секулярной антропологии этнографические описания имели
различные аллегорические референты. Например, работа отца Лафито сравнивала
обычаи коренных американцев с обычаями древних иудеев и египтян, описывая
другого исходя из концепции «premiers temps».
Первые описания Нового Света изобилуют библейскими аллегориями, поскольку, как
полагает Йоханнес Фабиан, тогда была распространена тенденция изображать других в
ином по времени, но локализуемом пространстве (раньше) в границах
предположительно прогрессивно разворачивающейся западной истории.
Культурная антропология XX века попыталась заменить эти исторические аллегории
гуманистическими, отказавшись от исследования истоков ради поиска
общечеловеческих сходств и культурных различий. Но сам процесс репрезентирования
существенно не изменился: большинство описаний других по-прежнему опираются и
указывают на первичные или трансцендентные уровни истины.
Это явно следует из недавней полемики между Мид и Фриманом. Две конкурирующие картины самоанской жизни подаются как научные проекты, но оба
конструируют образ другого как нравственно заряженного альтер эго. Мид и Бенедикт придерживались либерального, плюралистического мировоззрения,
реагируя на дилеммы «сложного» американского общества. Их этнографии были «преданиями об идентичности», педагогическим и этическим предприятием.

7.

Полемика Мид и Фримана: Аллегории
«первобытного человека»
Маргарет Мид и Самоа
Дерек Фриман и критика
Мид проводила «эксперимент», проверяя универсальность
подростковых стрессов. Ее рассказ о Самоа слишком откровенно
указывает на возможную Америку, имея широкое этическое и
политическое значение.
Фриман игнорирует литературные аспекты этнографии,
применяя сциентизм. Он утверждает, что Мид ошибалась
насчет самоанцев, которые, по его мнению, не были
спокойными и терпимыми, а имели обычные человеческие
недостатки.
Критика Фримана представляет собой набор контрпримеров, почерпнутых из исторических источников и его собственной полевой работы.
Он показывает, что Мид нарисовала искаженную картину с целью преподнести нравственный урок американскому обществу. Однако по мере
того, как Фриман нагромождает примеры самоанской тревожности и насилия, начинает проявляться аллегорическая структура его
собственного описания.
Мид и Фриман образуют диптих, две противоположные панели которого символизируют неизбывную западную амбивалентность в
отношении «первобытного человека». Это напоминает «Тайпи» Мелвилла — чувственный рай, пронизанный ужасом и угрозой насилия.
Научная этнография обычно утверждает в качестве привилегированного определенный аллегорический регистр, который она называет
«теорией», «интерпретацией» или «объяснением».

8.

Многоголосие в этнографии: Пример «Нисы»
Марджори Шостак
Если признать аллегорическими все значимые уровни текста, включая теории и
интерпретации, тогда становится трудно сделать один из них главным. Как только
этот якорь оказывается поднят, инсценировка и оценка многочисленных
аллегорических регистров или «голосов» становятся для этнографов предметом
серьезной заботы.
В «Нисе» Марджори Шостак демонстрирует проблему представления и
опосредования многочисленных рассказов, эксплицитно инсценируя три
аллегорических регистра:
• Репрезентация целостного субъекта культуры (Ниса — «женщина кунг»).
Конструирование гендерного субъекта (что значит быть женщиной?).
История о способе этнографического производства и отношениях (интимный диалог).
Эти три регистра принципиально разноречивы, но не смешиваются в единой
репрезентации, а существуют по отдельности, в драматическом напряжении. Эта
многоголосица позволяет преодолеть основную трудность книги — нежелание
говорить о четко определенных «других» с устойчивой, отстраненной позиции.
Исследование Шостак было основано на систематических интервью с более чем двумя десятками женщин племени кунг. Ниса выделялась
своей способностью вспоминать и объяснять свою жизнь, а между ее воспоминаниями и личными переживаниями Шостак возник сильный
резонанс. Научный дискурс книги, неизменно контекстуальный и типизирующий, переплетается с двумя другими голосами, предпосылая
каждому из пятнадцати тематических разделов жизнеописания пояснения.

9.

Аллегория спасения и утраты: Этнографическая
пастораль
Пасторальное кодирование
Проблематичный аспект «пасторального» кодирования заключается в
том, что оно неустанно помещает других в настоящее становящееся
время, игнорируя их потенциальное культурное будущее.
Спасительная этнография
Предполагается, что другое общество слабо и «нуждается» в том, чтобы
его представлял посторонний человек, а его прошлое значимее
настоящего. Тот, кто регистрирует традицию, является хранителем ее
сущности.
1
2
3
4
Исчезающий примитив
В этнографических трудах популярна тема исчезновения примитива,
конца традиционного общества. Это «структура переживания», где
исчезающий предмет этнографии является риторическим конструктом,
легитимирующим «спасительную» этнографию.
Текстуализация как спасение
Аллегория спасения встроена в концепцию этнографии как процесса
письма и текстуализации. Любое описание, понимаемое как «перевод
культуры в текст», задействует структуру «спасения».
Реймонд Уильямс в книге «Деревня и город» показывает, что противопоставление города и деревни вписывается в ряд других оппозиций: цивилизованный и
примитивный, Запад и «не-Запад», будущее и прошлое. Он прослеживает постоянное возвращение конвенциализированного паттерна ретроспекции,
заключающегося в оплакивании утраченной «обетованной» земли.
Это ощущение всеохватывающей социальной фрагментации, постоянного разрыва «естественных» связей характерно для субъективности, которую Уильямс
соотносит с городским образом жизни и романтизмом. «Я», освободившееся от прочных коллективных уз, находится в поисках целостности, исполнено чувства
утраты и бесконечно стремится к аутентичности.

10.

В контексте критики Джеймса Клиффорда «аллегории спасения» в этнографии,
современные условия существенно подорвали традиционное представление о
внешнем исследователе как единственном или главном эксперте по «переводу
культуры в текст». Глобализация, цифровые технологии и расширение доступа к
образованию значительно усилили интертекстуальность и полифонию голосов.
Ранее пассивные «информанты» активно вовлечены в процессы чтения и письма.
Они не только интерпретируют более ранние этнографические версии своей
культуры, но и создают собственные тексты: академические работы, художественную
литературу, публицистику, блоги, документальные фильмы и цифровые архивы.
Например, коренные народы Северной Америки и Океании активно используют
онлайн-платформы для документирования и переосмысления своих традиций, что
бросает вызов монополии внешних авторитетов на создание и интерпретацию
культурного знания.
Представление о делении человечества на «грамотные» и «неграмотные» народы стало
анахронизмом. История этнографии полна примеров «писательской» деятельности коренных
жителей: от древних пиктографических систем и устных генеалогий, которые
функционировали как сложные текстовые структуры, до современных мемуаров и
политических манифестов, написанных представителями исследуемых сообществ. Это
смещение агентности напрямую оспаривает «спасительную» функцию этнографа, который, по
Клиффорду, приходил «спасать» исчезающую культуру, фиксируя ее «сущность».

11.

Наиболее радикальный вызов аллегории текстуализации исходит из
деконструкции Жака Деррида. Он расширяет традиционное понимание
письма за пределы простой фиксации знаков на материальном
носителе, вводя концепцию «архи-письма» (archi-écriture). Для Деррида
письмо — это не просто алфавитная система, но более
фундаментальная структура артикуляции, классификации и
дифференциации, которая присутствует во всех знаковых системах.
В концепции, Деррида утверждает, что все человеческие группы В свете
этой «пишут», даже если у них нет алфавитной грамотности. Они
артикулируют свой мир через язык, мифы, устные традиции, ритуалы,
жесты, архитектуру и социальные институты. Любая форма «устной
литературы» или ритуального действия, в котором запечатлевается
мировоззрение, является актом «текстуализации» значений. Таким
образом, культуры непрерывно конституируют и переписывают себя.
Это имеет глубокие последствия для этнографии: этнографическое
письмо перестает быть абсолютно новой формой культурной записи,
навязываемой извне «чистому», неписьменному универсуму. Напротив,
оно рассматривается как интервенция в уже существующее поле
«письма» культуры о самой себе. Этнограф не «переводит» культуру в
текст, а участвует в многослойном процессе интерпретации и
переинтерпретации уже «написанных» смыслов. Таким образом,
исследователь становится одним из акторов в поле культурного
самоописания, а не единственным архивистом или спасителем
традиции.

12.

Выводы: Переосмысление этнограф ической практики
1 Неотделимость ф акта и аллегории
В описаниях культуры невозможно с хирургической точностью отделить фактическое от аллегорического. Этнографические данные приобретают смысл
только внутри упорядоченных паттернов и нарративов.
2 Неконтролируемость значений
Значения этнографического текста невозможно контролировать. Ни авторская интенция, ни дисциплинарная подготовка не могут ограничить число
возможных прочтений текста. Прочтение непредопределено только в той мере, в какой сама история никогда не окончена.
3 Политическое и этическое измерение
Признание аллегории неизбежно ставит вопрос о политическом и этическом измерениях этнографического письма. Они должны предъявляться, а не
скрываться. Открытая аллегоризация свидетельствует об определенной честности.
4 Усложнение письма и чтения
Признание аллегории усложняет процесс письма и чтения этнографических текстов потенциально продуктивными способами. Возникает тенденция
специфицировать и разделять различные аллегорические регистры внутри текста.
5 Ответственность авторов и читателей
Признание аллегории требует, чтобы мы, читатели и авторы этнографических текстов, старались признавать и брать на себя ответственность за свои
систематические конструкции других и, через других, самих себя.
Современная аллегория, по Вальтеру Беньямину, основывается на чувстве ненадежности и фрагментарности мира. «История» понимается как процесс
скатывания к «бренности», а материальным аналогом аллегории является «руина» — всегда исчезающая структура, побуждающая к ее мысленной
реконструкции. Мое описание этнографической пасторали показывает, что этому «мотиву» следует сопротивляться, но не отказываясь от аллегории, а
открываясь иным историям.