Голубая роза. О переменах в русской культуре начала ХХ века

1.

Голубая роза
О переменах в русской культуре начала ХХ века
художественный критик Сергей Маковский писал:
«Искусство долго называли храмом. Теперь говорим о
часовнях искусства. Каждая новая группа художников —
новая часовня — для немногих».
Н.Сапунов. Обложка каталога
выставки «Голубая роза»
Одной из таких «часовен» стало содружество
художников-символистов,
получившее
свое
наименование по выставке, состоявшейся в 1907, —
«Голубая роза».
Назвали так и все художественное течение, которое представляла образовавшаяся группа. По
аналогии с литераторами «голуборозовцев» тоже часто называют «младшими символистами» — у
них были свои предшественники.
Целью символизма как единого культурного течения, охватывавшего литературу, живопись,
скульптуру, музыку и театр, было напомнить людям: помимо реальности есть нечто высокое,
недоступное нам в обыденной жизни, к чему надо стремиться, и, лишь соприкасаясь душой с
горним миром, человек обретает себя. Способствовать приобщению к прекрасному может
искусство — и это является его задачей в тяжелые времена.
Умами символистов владели слова Достоевского о том, что красота спасет мир, а живописцы из
«Голубой розы» восприняли их буквально: живопись, по их мнению, должна быть красивой.

2.

С.Судейкин Праздничная ночь
В.Дриттенпрейс Бахчисарай
Но, чтобы приобщиться к высоким тайнам,
художнику,
согласно
представлениям
символистов, нужно было погрузиться в
глубины своей души или, как тогда стали
выражаться,
подсознания.
Отсюда
повышенное внимание к грезам, видениям,
снам.

3.

Предшественники «Голубой Розы» Врубель, Борисов-Мусатов и «Алая
роза»
В «Голубой розе» считали одним из своих
предшественников Михаила Врубеля, суть
творчества которого была очень близка
символизму.
Врубель
привлекал
«голуборозовцев» красочностью и в то же
время тонкостью своей палитры, а также
тяготением к изображению вымышленного
мира, который тем не менее казался
реальным.
М.Врубель
Сирень
М.Врубель
Утро

4.

Но непосредственное влияние на возникновение нового направления в русской живописи
оказал Виктор Борисов-Мусатов. В его картинах царит атмосфера покоя, дремоты,
персонажи движутся как под гипнозом. Так видит мир человек на грани бодрствования и сна,
когда окружающее теряет четкость очертаний и все вокруг кажется туманным, уплывающим.
В.Борисов Мусатов
Призраки
"Реквием"

5.

Борисов-Мусатов
«Водоем»
Борисов-Мусатов
"Автопортрет с сестрой"

6.

Уроженец Саратова, БорисовМусатов в 90-е годы XIX века
познакомился на малой родине
с
молодыми
Павлом
Кузнецовым,
Петром
Уткиным и Александром
Матвеевым. Сам он учился в
то время в Париже и, приезжая
летом домой, преподавал юным
художникам
уроки
французского импрессионизма
и символизма.
После мусатовской «школы»
трое саратовцев продолжили
обучение
в
Московском
училище живописи, ваяния и
зодчества, где и сблизились с
другими своими ровесниками
— будущими членами «Голубой
розы».
П.Уткин Декоративное
панно

7.

В 1904 все те же Кузнецов и Уткин устроили в родном городе выставку картин —
собственных и своих товарищей по училищу. Почетное место в экспозиции занимали работы
Врубеля и Борисова-Мусатова — тем самым молодые художники подчеркивали, чья
живопись находилась у истоков их творчества. Выставка называлась «Алая роза». Откуда
взялось такое наименование, точно сказать нельзя, но сам образ розы издавна был наделен
богатой символикой и стал весьма распространенным в культуре символизма.
П.Уткин Лунное
П.Кузнецов
Любовь
матери

8.

Кроме названных художников в выставке принимали участие их приятели и
единомышленники по училищу — Николай Сапунов, Сергей Судейкин, Мартирос
Сарьян, Анатолий Арапов, Николай Феофилактов, Иван Кнабе.
Борисову-Мусатову работы начинающих понравились, он воспринял их как «вещи
страшно талантливые и художественно оригинальные», а вот местные газеты критиковали
молодых живописцев за декадентство и бездарность.
К тому же в Саратове Кузнецов и Уткин оказались в неприятной ситуации: вместе с Кузьмой
Петровым-Водкиным они расписали церковь Казанской Божьей Матери, однако росписи
были признаны «немолитвенными и кощунственными» и уничтожены по решению суда,
причем вскоре после выставки «Алая роза».
Не находя должного отклика в родной провинции,
демонстрировать свое искусство в столицах.
«бунтари» решили отныне
Большинство «голуборозовцев» во времена расцвета своего объединения, когда русский
живописный символизм представлял собой еще единое течение, тяготели к пастельным
тонам, тонкой нюансировке цвета, к изображению на полотне неких «туманностей», в
которых тонут очертания предметов. Это порой не нравилось критике и публике.

9.

Выставка «Голубая роза»
В начале 1906 в Москве начал выходить журнал символистов
«Золотое руно», цель которого издатели обозначили так:
«В грозное время мы выступаем в путь. <…> но мы твердо верим,
что жить без Красоты нельзя <…>, надо завоевать для наших
потомков свободное, яркое, озаренное солнцем творчество».
Выпускал журнал Николай Рябушинский, молодой человек из купеческого рода, обладатель
огромного состояния. Сам неплохо рисовавший, он примкнул к содружеству художниковсимволистов и привлек их наряду с членами «Мира искусства» к оформлению своего журнала.
На страницах «Золотого руна» в изобилии представляли графику «голуборозовцев», большая
ее часть была вдохновлена стилем и манерой английского рисовальщика Обри Бердсли. На
средства Рябушинского 18 марта 1907 в доме «фарфорового» фабриканта Матвея Кузнецова
на Мясницкой улице была устроена выставка живописи «Голубая роза».
Участвовали в ней Павел Кузнецов, Петр Уткин, Мартирос Сарьян, Николай Сапунов,
Сергей Судейкин, Николай Крымов, Анатолий Арапов, братья Николай и Василий
Милиоти, Иван Кнабе, Николай Феофилактов, Владимир Дриттенпрейс, Артур
Фонвизин, Николай Рябушинский, Петр Бромирский, Александр Матвеев.
Этих шестнадцать символистов и называли отныне «Голубой розой».

10.

Выставка показала, чем «голуборозовцы» отличались от представителей прочих
направлений в тогдашней живописи, в том числе и от мирискусников, по-прежнему
влиявших на умы и души любителей прекрасного, несмотря на то что «Мир искусства» как
объединение прекратил свое существование.
Мирискусники предпочитали стилизацию, игру, «голуборозовцы», наоборот, стремились к
стихийности и откровенности.
Первые
ощущали
красоту
самоцелью
(вещь
по
их
представлению
могла
быть
привлекательной сама по себе),
вторые,
подобно
всем
символистам,
воспринимали
красоту
как
средство
для
достижения идеала.
У одних в живописи царили
улыбка и гармония жизни, у
других — тоска по неведомому.
К.Сомов «Арлекин и дама»
П.Уткин «Утренняя молитва»

11.

Голубой — цвет неба, мечты, надежды — имел для символистов особенное значение,
достаточно вспомнить пьесу бельгийского драматурга Мориса Метерлинка «Синяя птица»
(другой перевод названия — «Голубая птица»), написанную в 1908 и впервые поставленную в
Московском художественном театре. Андрей Белый в 1903 выпустил книгу стихов «Золото в
лазури»:
О поэт — говори
О неслышном полете столетий.
Голубые восторги твои
Ловят дети!
И он же писал, что «лазурь — символ высоких
просвящений».
Голубая роза — цветок, которого не существует в
природе, а символисты тянулись именно к
недостижимому идеалу, так что название выставки
было придумано верно.
Недаром художник Казимир Малевич писал:
«…"голубая роза» была там целью и той
эстетической предельностью, к которой каждый
член этой группировки должен стремиться. Она
была избрана как лучшее и тонкое существо из
всех цветов, которые нельзя увидеть среди
продажных цветов магазинов и бульваров".

12.

Живопись символистов, как и полотна
Врубеля и Борисова-Мусатова, полна
оттенков синего и голубого. Пример —
картина Павла Кузнецова «Голубой
фонтан»
(1905,
Государственная
Третьяковская галерея, Москва), которую
современники восприняли как манифест
художника.
Голубые
струи
воды
переливаются,
словно
подсвеченные
неземным сиянием, и сам воздух кажется
насыщенным небесной влагой..
То ли какой-то иной, неведомый мир, то ли
намек на него изобразил Кузнецов. Отсвет
этой голубой стихии лежит и на лицах
людей:
внизу
на
картине
видны
выходящие
из
фонтана,
будто
появляющиеся из влажного мерцающего
света фигуры. Женщины окутывают
прозрачным покрывалом ребенка, и все
происходящее можно истолковать как
рождение в мир новой души.

13.

На картине «Утро (Рождение)»
(1905) художник изображает
появление нового дня — и
нового мира. Этот мир еще
светел и слаб, словно дитя, но и
притягателен
своей
трепетностью.
Кузнецов, подобно БорисовуМусатову, любил изображать
такие
неустойчивые,
пограничные
состояния
—
между светом и тьмой, ночью и
днем, бодрствованием и сном,
жизнью
и
смертью,
—
неизменно намекая на их
бесконечное чередование.
В «Утре» возникает тот особый
мир, который теплится в
сознании
пробуждающегося
человека, еще не смахнувшего с
ресниц остатки сна.

14.

Этот художник оказывал большое
влияние
на
своих
друзейсимволистов, особенно на Петра
Уткина, который в картине «Сон.
Декоративное
панно»
(1905)
изображает то же самое зыбкое
состояние на грани яви и сна.
Волны невиданного моря омывают
таинственный ажурный чертог и
вот-вот
коснутся
обнаженной
женской
фигуры
на
берегу.
Солнечный свет лишь слегка
проникает в заросший, сокрытый
от посторонних глаз уголок, где на
человека легкой волной набегает
сон.

15.

Но в живописи Уткина, в отличие от кузнецовской тех
лет, мистическое переживание выражено мягче,
примером чего может служить «Утренняя молитва»
(1908).
Чувство радостного трепета от ощущения иного, более прекрасного мира вызывает пейзаж
Уткина «Торжество в небе» (1905), где ночное небо сияет так, будто там, в вышине, за тонким
пологом, идет церковная служба и горит перед алтарем множество свечей.

16.

Похожий пейзаж есть у Николая Крымова - «Ночь серебристая» (1907).

17.

Символисты
любили
изображать ночь,
потому что в это
таинственное
время суток и
человеческая
душа,
и
мир
вокруг
раскрываются.
Отсвет
этой
божесковсемирной жизни
чувствуется и в
картине
Ивана
Кнабе
«Ночь»
(1908), где в синем
сумраке сверкают
ветви
деревьев,
покрытые то ли
льдом,
то
ли
мириадами
огоньков.

18.

Кроме пронизанного светом сумрака символисты
изображали какое-то особое время дня, точнее —
неземной день, который мы видим, например, у
Мартироса Сарьяна на его картине «Озеро фей»
(1905).
Но живопись Сарьяна отличается от
живописи Кузнецова еще и тем, что Сарьян
с самого начала своего символизма рисовал
не мистические видения, а сказки или сны о
рае: его картины того времени образовывали
серии под названиями «Сказки» и «Сны».
Затерянный мир, который живет своей
жизнью, не менее реальной, чем мир
обыденный, художник изобразил и на холсте
«В ущелье Ахуряна (Цветущие горы)».

19.

В том неведомом краю рядом с
женщинами, закутанными в
голубые покрывала, бродят газели,
там стаями летают диковинные
птицы и цветут — нет, не цветы,
скорее краски, как у Врубеля.

20.

М.Сарьян У гранатового дерева

21.

Если Кузнецов, часто обращаясь в
своих работах того времени к теме
материнства,
изображал
не
земную женщину, но Прекрасную
Даму, то Сарьян чувственную
любовь умел представить почти
небесной: она так прекрасна, что
поднимает
возлюбленных
до
заоблачных высот, как в его
картине
«Любовь. Сказка» (1906).
Сарьян не столько стремился
привнести в свою живопись
потусторонний свет и сделать
изображенное намеком на иную
реальность,
сколько
находил
высокий смысл и очарование
сказки в земных вещах.

22.

Сапунов и Судейкин
Абрам Эфрос писал: «По одну сторону Сарьяна были мистики во главе с
Кузнецовым, по другую — мистификаторы — Сапунов, Судейкин,
Милиоти».
Н. Н. Сапунов
С.Ю.Судейкин
В.Д. Милиоти

23.

Мистика — это откровение, мистификация — игра. И хотя в
среде
«голуборозовцев»
не
было
таких
чистых
мистификаторов, как среди мирискусников, первые иногда
стремились, что называется, наряжать жизнь в театральные
одежды.
На картине Василия Милиоти «Поэт»
изображены
сказочные декорации, в которых поэту в восточном наряде
муза шепчет стихи. Полотно пронизано улыбкой и игрой и
напоминает сцену, где разворачивается театральное действие
Одни из ведущих «голуборозовцев» —
Николай Сапунов, чьи произведения на
выставках неизменно отмечались знатоками,
и Сергей Судейкин — много работали для
театра, который появлялся и в их картинах,
например в «Балете» Сергея Судейкина.

24.

Ярко выраженным игровым началом, присутствовавшим в работах Судейкина, художник
был близок мирискусникам; недаром он, как и Сапунов, будет принимать активное участие в
выставках «Мира искусства», когда это объединение возродится после некоторого перерыва.
Однако даже совершенно
мирискусническая
по
сюжету
«Прогулка
маркизы
на
острове
любви» проникнута теми
наитиями и тончайшими
переживаниями, которые
умели передавать только
«голуборозовцы».
«Его картины — какие-то
дымы
от
зажженных
курильниц
с
таинственными
ароматами»,
—
писал
идеолог «Мира искусства»
Александр Бенуа.
Надо
сказать,
эти
«ароматы»
полотен
Судейкина — необычайно
красочные.

25.

Дым от чудесных курильниц витает и на картине «Балет» ближайшего друга Судейкина
Николая Сапунова. Мы видим танцующих балерин, похожих на призрачные белые цветы,
и сцена с происходящим на ней действом напоминает освещенный луной сад.
А перед этим садом
— мрак зрительного
зала, откуда еле
различимые зрители
с восхищением
смотрят на жизнь,
парящую над ними.
То есть обыденность
у Сапунова
проигрывает игре.

26.

Но «Балет», исполненный в легких, пастельных тонах, — редкий пример в творчестве
Сапунова: художник любил стихию цвета, который чувствовал великолепно. «Да, я
экзотик, краски и звуки — это мой кумир, моя религия, — писал он, — в этом мои радости,
мои страдания…»
Цветы и фарфор
Натюрморт. Вазы и цветы

27.

Карусель
В играющих красками картинах Сапунова чувствуются тревожная нота, напоминание о том, что
миром движет какая-то высшая сила, и, что это за сила, каждый решает для себя сам

28.

Карусель сияет брызгами света и цвета, «гремит» музыкой, но из глубины
этого искрящегося всеми красками веселья выплывает нечто тревожное.
Подобные ощущения возникают, когда ряженые ходят по домам или когда
кружатся на балу-маскараде люди, — всем вокруг весело, но невольно
вздрагиваешь от мысли: а что это за человек под маской? Из водоворота
красок у Сапунова возникают не столько лица, сколько личины, лубочные,
грубовато смеющиеся.
Картина рождает двойственное чувство, как на карнавале, еще и потому, что
изображенная на ней карусель вращается в сумерках, а значит, скоро конец
веселью — погаснут огни, и все покроет мрак.

29.

Эскиз декораций к пантомиме А. Шницлера
"Шарф Коломбины". 1910
В «Натюрморте с автопортретом» (1907)
художник помещает свое изображение так, что
его не сразу увидишь, — в верхнем правом
углу, среди цветов.Такое осознание себя лишь
как частицы мироздания вносит в творчество
Сапунова щемящую сердце ноту, печальную и
сладкую одновременно.

30.

Новый этап
В отвлеченности изображения и истончении «ткани» картины почти до прозрачности таился
конец символистской живописи. «Эта победа духа над плотью — опасное нарушение
равновесия, — писал Сергей Маковский. — Живопись не может сделаться бестелесной, как
бы ни „дематериализовалось“ изображение природы. В живописи должна быть плоть, более
того — скелет; иначе ей грозит возможность расплыться, исчезнуть в фантастических
дымах»… Некоторые из символистов-«голуборозовцев», как Сапунов и Судейкин, это
чувствовали с самого начала, другие же в период около 1910 начали искать выход на новый
путь.
Вместе с оставшимися верными своему направлению «голуборозовцами» — среди них
были Кузнецов, Уткин, Сарьян, Матвеев, Рябушинский, то есть прежний костяк
объединения
— участвовали в
выставках «Золотого руна» и
молодые русские
авангардисты: Михаил Ларионов, Наталья Гончарова, Илья Машков, Петр
Кончаловский и другие. Дух незримого соперничества, а также влияние произведений
современной европейской живописи, которое испытали члены «Голубой розы», подтолкнули
их к выходу из грозившего тупика.
Например, Сарьян к 1910 стал постепенно отходить от изображения снов и сказок, оставил
акварельно- импрессионистическую живописную манеру — эти особенности его искусства
уже исчерпали себя — и все больше обращался к чистым цветам и крупным цветовым
плоскостям, в чем сказалось влияние искусства Гогена и Матисса. Новый же этап в
творчестве художника начался после поездок в Турцию, Египет, Персию.

31.

Как и прежде, он создавал на своих картинах
некий чарующий мир, только теперь это были
не сны и грезы, а экзотический для европейцев
Восток. Попытки изобразить нечто воздушное
остались в прошлом, а на их место пришла
ничем уже не сдерживаемая радость жизни,
ее переливающаяся через край полнота.
И если раньше Сарьян погружал изображение
в
таинственную полутьму, лишь слегка
освещенную, то
теперь в
его работах
восторжествовало такое жаркое солнце, какого
не было, наверное, ни у кого из отечественных
художников того времени.
Его картина «Улица. Полдень. Константинополь»
(1910) полна того покоя, который царит в природе и в
людях, когда солнце стоит в зените.
Причем
выражено
это,
в
первую
очередь,
композиционно: клин неба уравновешивается таким же
клином залитой солнцем улицы.
Сочетание ультрамаринового и оранжевого на одном
полотне дает ощущение зноя и в то же время прохлады,
гармонии света и тени и впечатление того, что мир
застыл в восхитительном равновесии.

32.

Точно так же — благодаря композиции и колориту —
кажется остановившимся время и на картине
«Финиковая пальма» (1911).
Листья пальмы аркой обнимают пространство
полотна, а внизу им вторят расположенные
полукругом фигуры людей. Подобно египетскому
Сфинксу, застыл верблюд.
И конечно, здесь присутствует та же гармония
сочных и почти беспримесных цветов, что и в
предыдущей работе.
Изменилась живописная система Сарьяна, но
настроение, которое господствовало в его картинах,
осталось прежним: это все тот же блаженный
полусон, только теперь уже в жаркий полдень.
У Сарьяна полдень предстает теперь не менее
сновиденным часом, чем прозрачные ночь или вечер,
которые он часто рисовал раньше.

33.

Изменения произошли и в живописи Кузнецова. Пройдя через краткий период «болезненной
углубленности в мистику», когда он начал писать вариации на тему «нерожденных душ», а из
хаоса на его картинах возникали искаженные лица женщин и детей — их называли
«кузнецовскими уродцами» и «выкидышами», — художник посетил Среднюю Азию и словно
обновился.
Отныне его искусство наполнилось жизнью, не менее экзотической, чем у Сарьяна нового
периода: символисту все-таки нужен непривычный мир, чтобы фантазии было где разгуляться.
Небо здесь расцвечено сиянием,
напоминающим
фонтаны
с
кузнецовских полотен более ранних
лет, но под этим небом женщины в
национальных одеждах готовят еду,
плетут корзину, спят, неподалеку
пасутся верблюды, то есть течет
обычная жизнь.
Картина полна
бытовых подробностей, люди на ней
заняты своими делами и не обращают
внимания на то великолепие, что
расцветает у них над головами. Но в то
же время — и в этом заключалась
верность Кузнецова символизму —
персонажи
словно
чувствуют
льющиеся с неба волшебные токи.
Такого острого ощущения магической,
всепроникающей мировой энергии не
было раньше в работах художника.
Кузнецов
«Мираж в степи»

34.

Итак, прошло время символистских картин, о которых Маковский писал, что они, «может
быть, даже интереснее с точки зрения интимной поэзии, чем со стороны чисто живописной».
Теперь и поэзия, и живопись в полотнах «голуборозовцев» слились в гармонии, но каждый
из художников уже шел своим путем. Оставался лишь общий дух, объединявший их
произведения.
Искусство «Голубой розы» освободило русскую живопись, выражаясь словами Казимира
Малевича, от
«власти предмета» и
тем самым расчистило путь авангарду.
Но не переставало развиваться и собственное творчество лучших из «голуборозовцев».
Кто-то из них отошел от содружества, а остальные с прекращением выставок, которые
организовывало «Золотое руно», участвовали в экспозициях «Мира искусства» — вплоть
до Октябрьской революции.
В 1925 Кузнецов, Уткин, Матвеев, Сарьян вошли в состав учредителей общества «4
искусства». Но искусство его членов не вписывалось в курс, по которому направляли
отечественную культуру идеологи Страны Советов, и на художников постоянно
обрушивалась критика.
В 1929 общество прекратило свое существование. Однако бывшие «голуборозовцы»,
особенно те из них, кто шел когда-то во главе течения, — Кузнецов, Сарьян, Матвеев, —
стали одними из лучших мастеров в Союзе и тем самым повлияли на советское искусство.
Их творчество внесло в него то дыхание волшебного мира, которое когда-то коснулось
художников «Голубой розы».